Можно ли предотвратить зверства? Жизнь в тени Холокоста – Выступление Верховного комиссара ООН по правам человека Зейда Раада аль Хусейна в Мемориальном музее Холокоста

5 февраля 2015 г.

Для меня честь выступать перед вами этим утром здесь, в Мемориальном музее Холокоста в Вашингтоне, лишь несколько дней спустя после празднования освобождения Освенцима 70 лет назад. Я начну с того, что выражу свое почтение выжившим и детям выживших среди присутствующих. Ваши страдания были так велики, что нам никогда по-настоящему не понять их, как и то, что мир так постыдно оставил вас и ваши семьи. Ваша отвага, с которой вы годами рассказывали о своем опыте другим, вдохновила нас работать во благо. Поэтому я обращаюсь к вам со всем смирением в этом заведении, посвященном вашей боли, огромной боли, которую испытывали жертвы самого масштабного организованного уничтожения людей, коим является Холокост: в особенности европейских евреев, но также цыган, гомосексуалистов, инвалидов, польских националистов, коммунистов и советских военнопленных. Это здание находится в нескольких ярдах от места, где находится крупнейшая в мире экономическая и военная мощь. И сегодня я осуществляю визит в качестве главы ООН по правам человека, представляя управление, история которого уходит корнями в деятельность Элеоноры Рузвельт, ставшей огромной движущей силой в деле принятия Всеобщей декларации прав человека, которая сама по себе представляет прекрасный и мощный ответ на ужасы, выраженные в этом музее.

Мое управление находится в Женеве, в здании, где прежде располагалась Лига Наций. В 1920 г. она стала ответом на катастрофическое насилие Первой мировой войны, и это, конечно, был неудачный ответ, несбывшаяся мечта, чей крах привел к Холокосту и другим трагедиям. Поэтому это утро символично для меня, в том числе и потому, что я стал первым арабским Верховным комиссаром-мусульманином и первым подобным должностным лицом, посетившим этот музей, хотя я и был здесь раньше в своем личном качестве. Я шел вдоль красных кирпичных стен и был заворожен историями, очень человечными, трогательными, глубоко печальными историями тех, кто так сильно страдал.

Я провел годы, пытаясь понять все это. Я ездил в лагерь Аушвиц-Биркенау по приглашению Аушвицкого института, который занимается предупреждением геноцида (и с которым я тесно связан), и два дня чувствовал себя физически нездоровым от того, что увидел в Освенциме. Каждый должен посетить это место. Каждый должен узнать. Я также ездил в Нюрнберг и пытался понять, почему столько обычных людей могли так легко убивать, совершенно не испытывая впоследствии чувство вины в зале суда, когда их ставили перед неопровержимым фактом, что их поведение приравнивается к огромному преступлению. Почему у них было так мало угрызений совести, если они вообще были? Почти все нацисты, осужденные за совершение ужасных преступлений, даже будучи при смерти, чувствовали, что их поступки имели оправдание.

Как сказал однажды Лев Толстой, всему можно найти рациональное обоснование, даже если это неверно, в корне неверно. И всегда в основе этих объяснений лежат две разновидности одного и того же типа мышления. Первая начинается со следующих логических рассуждений: «Я не плохой человек. Но что вы прикажете мне делать под давлением обстоятельств, над которыми у меня нет власти? Рисковать своей репутацией, карьерой, возможно, своей жизнью? Даже если я знаю, что это неверно, ничего нельзя сделать, это лучший из ужасных вариантов выбора».

Среди многочисленных книг о Холокосте одной из самых замечательных является книга Гитты Серени «В эту тьму: Изучение совести». В ней автор описывает жизнь Франца Штангля, который был самым высокопоставленным среди нацистов, выслеженных Симоном Визенталем, и единственным командиром настоящего лагеря смерти, двух лагерей - Собибор и Треблинка, – представшим перед судом. В частности, она вспоминает в своей книге о том, как проводила интервью со Штанглем после того, как он был осужден и приговорен в 1970 году западногерманским судом.

Из всех осужденных нацистов-убийц Штангль был ближе всех к подлинному признанию. В последнем интервью с Серени в июне 1971 года после долгой паузы Штангль тихо сказал «Поэтому да, я разделяю вину…», но затем вместо того, чтобы логически завершить свою мысль словами «… за убийство сотен тысяч невинных людей», он сказал «моя вина в том, что я все еще здесь». Серени полагала, что это приравнивается к признанию. Но мне кажется, что скорее он избежал признания вины, не сказав «… за убийство стольких невинных людей». Вместо этого он пошел на попятную, вернувшись к убеждению, что это было военное время, и, так как на войне погибали многие люди, он как военнослужащий и командир мог тоже погибнуть. Я считаю, что он снова скатился к истокам долгой веры в то, что у него не было выбора, его заставили делать то, что он делал, и он подвергся бы серьезному наказанию, если бы отказался подчиниться.

Однако Ульмский процесс 1958 года развеял этот распространенный миф. Нет ни одного зарегистрированного случая, ни одного нацистского командира или простого военнослужащего, которого казнили бы за отказ выполнить приказ убить кого-либо. Ни одного! И случаи отказа от убийства имели место, как стало известно из Франкфуртского процесса: командир отряда Герберт Шерпе однажды не смог продолжить убийство мальчиков из Замосца инъекцией фенола и остановился. Он отказался продолжить. Его не наказали, и это был хорошо известный в то время случай. Это скорее было не исключением, а правилом. У них был выбор.

Так почему так много людей, таких как Штангль, убивали, позднее заявляя, что у них не было выбора, и что они боялись наказания? Возможно, учитывая известную жестокость СС, они просто не осмеливались размышлять о том, есть ли у них выбор, и страх также мог успокоить их совесть. Но я подозреваю, что во многих случаях этот аргумент появился уже позже, когда многие из осужденных сочли его очень умным, оправдывающим их поступки. Многие люди в обычных условиях, главным образом, в детстве испытывали страх перед наказанием или изоляцией за непослушание.

Возможно, некоторые обычные люди убивали потому, что временами страх боли и наказания превосходил реальность. Но я полагаю, что, главным образом, они делали это потому, что среди особых условий в те мгновения они полагали, что поступают правильно, и это вторая, самая тревожная разновидность того, как мы оправдываем свои поступки. Они верили, что убийства – даже убийства детей – были полностью оправданы, даже если они знали, что в каком-то смысле это ужасно. И когда оправдание было готово, убийства стали механическими, а жертвы, люди, превратились в нелюдей в глазах убийц и тех, кто пытал их.

В этом контексте стоит вспомнить необычную, тревожную беседу Германа Геринга и психолога Густава Гилберта в ходе Международного военного трибунала в Нюрнберге, о котором рассказал сам Гилберт, я цитирую:

«Конечно, люди не хотят войны», - пожал плечами Геринг. «Почему какой-то нищий фермер должен хотеть рисковать своей жизнью на войне, когда лучшее, что он получит от нее – это возвращение на свою уцелевшую ферму. Естественно, обычные люди не хотят войны; ни в России, ни в Англии, ни в Америке, и в этом смысле и в Германии. Это понятно. Но, в конце концов, именно лидеры страны определяют ее политику, и всегда просто увлекать людей за собой, будь то в условиях демократии или фашистской диктатуры, при парламенте или при коммунистической диктатуре».

«Но есть одно различие», - сказал я [Гилберт]. «При демократии народ может высказать свое мнение по данному вопросу через избранных ими представителей, и в США только Конгресс может объявить войну».

«О, все это прекрасно [ответил Геринг], но независимо от того, выражают они свое мнение или нет, народ всегда можно заставить подчиняться приказам лидеров. Это просто. Все, что нужно, - это сказать им, что на них напали, обвинить мирно настроенных людей в отсутствии патриотизма и в том, что они подвергают страну опасности. Эта схема одинаково работает в любой стране».

Геринг был жестоким человеком, но, конечно же, он говорил правду. Людей можно заставить поверить практически во что угодно путем хитрых посланий, особенно в тех культурах, где подчинение первично и где люди боятся, что их назовут предателями.

Все это начинается с ужасной лжи, но не народу, которому ложь преподносится позже, а самому себе как лидеру или будущему лидеру. Она сосредоточена на ошибочном убеждении, что обстоятельства требуют особых мер реагирования. Независимо от истории, ее предостережений и криков, и независимо от накопленной мудрости человечества, заложенной в законе, неким образом особые обстоятельства в определенный момент оправдывают нетрадиционные решения. А закон? Его нужно временно нарушить, потому что того требует вызов.

Эта логика присутствует сегодня во многих частях мира: «Я пытаю, потому что это оправдано войной. Я шпионю за своими гражданами, потому что того требует борьба с терроризмом, который, конечно, вызывает отвращение. Я не хочу прибытия новых иммигрантов, или я подвергаю меньшинства дискриминации, потому что наша общественная идентичность или мой образ жизни находятся под угрозой, как никогда раньше. Я убиваю других, иначе другие убьют меня» и так далее, и тому подобное.

Эта ложь также вращается вокруг следующего убеждения: «Я как человек знаю лучше, я вижу четче. Я или мое сообщество оказались под угрозой, и мир, независимо от того, что говорят другие, по-прежнему ведет борьбу за власть и выживание. Поэтому я и те, к чьей группе я принадлежу, должны бежать вместе с ним, чтобы он нас не растоптал. Я четко определяю себя принадлежностью к определенной национальности, религии, идеологии, расе или этничности. Я упрямо придерживаюсь одной или, может, двух точек зрения, привитых ими, которые зачастую поддерживаются закрытым, узконаправленным историческим повествованием; но не более широкой человечностью и ее законами, потому что они – всего лишь иллюзия, которая, в действительности, смешна. Выживание объясняет мой фанатизм, шовинизм и присущее чувство превосходства, хотя я бы никогда не признал эти чувства публично, но, в конечном итоге, я знаю правду».

Если вы верите в это, вы лжете. Вы лжете. Лжете самому себе. Будь вы ребенок, впитывающий фанатизм дома, в школе или в сообществе, или местный политический лидер, формирующий политическую платформу, или же национальный лидер, уже вступивший в должность, если вы верите в это, вы лжете, потому что правда очевидна. Если мы и вынесли какой-то урок из коллективной истории, то он заключается в следующем: борьба исключительно за себя, за свой народ, свою политическую или религиозную идеологию или же за свой вид разрушит все – в конечном итоге, порой ужасающе – для каждого. Если мы хотим бороться, хотим трудиться, мы должны делать это ради каждого человека и делать это вместе. Потому что человечность существует; доброта существует, любовь, которой не нужен паспорт, и которая не знает границ, все-таки существует. В результате опыта, веков человеческой жестокости, двух мировых войн, Холокоста, геноцидов и преступлений против человечности, которыми изобилует история, люди составляли и исправляли законы.

В годы после Холокоста обсуждалось принятие специальных договоров, чтобы закрепить законом обязательства по защите прав человека. Страны всего мира приняли их, но теперь, к сожалению, слишком часто не соблюдают на практике.

Дамы и господа, сейчас нам крайне необходимо глубокое и вдохновляющее лидерство во всем мире. Лидерство, которое меньше обеспокоено своей репутацией в контексте дипломатического протокола: кто и на какой саммит приглашен, кто и к какой G-группе стран относится, выступает ли тот или иной лидер первым или вторым (о чем обычно сильно печется вереница консультантов по связям с общественностью). Вместо этого нам нужно лидерство, которое больше заботится о репутации, основанной на неотъемлемых правах человека и основных свободах своего народа и защите и поощрении остальных прав. И сюда относятся все права, политические, гражданские, экономические, социальные и культурные. Нам нужны лидеры, которые будут полностью, без каких-либо оговорок, соблюдать законы и договоры, принятые для того, чтобы искоренить дискриминацию, нужду миллионов людей, зверства и чрезмерное применение силы в ходе войны. Только тогда мы сможем освободиться от серьезных, казалось бы, неисчерпаемых источников кризисов, которые грозят поглотить нас.

Каждое утро я просыпаюсь и вместе с блестящими сотрудниками, одними из лучших юристов и правозащитников, просматриваю новости, испытывая негодование от того, что читаю. Я уверен, что все вы чувствуете то же самое. Каждый день новости, одна за другой, шокируют нас! В действительности, мы довольно быстро движемся к постоянному чувству отвращения.

Обезглавливание беззащитных людей такфиритами в Сирии, Ираке и Ливии ужасают нас, как и жестокое сожжение моего соотечественника, летчика Муата аль-Касасбеха. Как и предполагаемые акты геноцида, предпринятые такфиритами в отношении езидов в Ираке путем порабощения, изнасилования и убийства, в том числе детей. Эти ужасы происходят не только на Ближнем Востоке; зверства такфиритов имеют место также и в Сомали, Нигерии, Пакистане и за их пределами. И такфириты не одиноки в своих деяниях; шиитские незаконные вооруженные формирования в Ираке и отряды «Шабиха» в Сирии, все они, включая некоторые правительственные силы, совершают ужасные поступки.

Кто-то скажет, что в таком случае хорошего в ваших договорах, ваших законах и правах человека, если негосударственные деятели наподобие такфиритов, которые называют себя Аль-Каида, ИГИЛ, Джабхат аль-Нусра, Боко Харам, Шабаб и т.д. отрицают их и склонны к нигилистическому разрушению всех, чей образ мышления отличается от их, начиная с мусульман?

Одна лишь бомбардировка или прекращение финансирования этих группировок явно не работают, поскольку эти средства уже давно испробованы, а группировки только еще больше распространяют свое влияние и наращивают мощь. Требуется добавить еще одну, иную линию фронта, которую бы в первую очередь возглавили мусульманские лидеры и страны, и которая бы основывалась на идеях  утверждения традиционного ислама в повседневных рассуждениях мусульман. И начало уже положено. В сентябре прошлого года 126 ученых-мусульман прямо, пункт за пунктом, осудили жестокую, грубую идеологию, которую продвигает лидер такфиритов в Ираке Абу Бакр аль-Багдади. Это обнадеживающее начало, которое заслуживает поддержки.

К сожалению, мы также видим, что пространство для диссидентов во многих странах рушится ввиду либо плохо продуманных, либо действительно имеющих иные цели стратегий борьбы с терроризмом. Таким образом, сегодня правозащитники оказываются под огромным давлением во многих частях мира. Эти защитники заслуживают нашего глубочайшего восхищения и благодарности. Они рискуют подвергнуться тюремному заключению или еще более худшим наказаниям за мирную защиту основных прав: права на свободу выражения мнений и мирных собраний, права на справедливое судебное разбирательство, права других людей не подвергаться произвольным задержаниям и пыткам и схожим мерам.

В конце концов, годы тирании, неравенства, страха и неэффективного управления – это то, что способствует распространению экстремистских идей и насилия. Мало какие из этих кризисов вспыхнули без предупреждения. Они нарастали в течение нескольких лет, а иногда десятилетий недовольства в области прав человека: неэффективные или коррумпированные правительство и судебные органы; дискриминация и изоляция; глубокое неравенство; эксплуатация и отказ в экономических и социальных правах; и подавление гражданского общества и общественных свобод. Конкретные виды нарушений прав человека, включая сексуальное насилие, выступления с призывами к насилию и модели дискриминации в отношении меньшинств могут стать предупреждением о перерастании кризиса в жестокость.

Когда череда событий проносится на наших экранах и в газетах, мы полагаем, что сейчас катимся кувырком в будущее, которое прежде никогда не было таким неопределенным и непредсказуемым. На нас обрушивается поток стольких новостей и комментариев, что наши мысли тоже становятся разрозненными и лишенными какого-либо понимания того, что все это значит. Даже сегодняшние издания сосредоточены лишь на отдельных новостях, и ни один современный философ не собрал все это в единую картину, где средства стоят наравне с трудностями.

Поэтому нам легко поддаться ощущению полной безнадежности. Но мы не должны уступать такому образу мышления. Без сомнения, теперь мы знаем благодаря горькому опыту, что права человека являются единственным значимым оплотом в борьбе с бесчеловечностью.

При этом, несмотря на нашу работу и невзирая на свои обязательства, правительства и отдельные лица, как я уже отметил, по-прежнему нарушают эти соглашения и основные моральные принципы. Поскольку мы не можем себе позволить впасть в состояние оцепенения, нашей задачей становится укрепление нашей этики, нашей ясности и открытости мышления, а также нашей нравственной отваги.

С этой целью я могу предположить лишь то, что нам нужно обратиться к новой и более глубокой форме обучения. Образование, которое выходит за рамки чтения, письма и арифметики, и которое прививает навыки и ценности, на которые люди могут опираться для того, чтобы вести себя ответственно и с заботой о других.

Что хорошего было человечеству от того, что Йозеф Менгеле имел ученые степени в медицине и антропологии, раз он был способен на совершение самых бесчеловечных преступлений? У восьми из пятнадцати человек, планировавших Холокост в Ванзе в 1942 году, была степень доктора философии. Они блистали в науке, при этом никто из них и на толику не проявил этику и понимание. Я все больше поддерживаю идею о том, что любое образование, лишенное сильного универсального правозащитного компонента, может быть практически бесполезным в ситуациях, когда его наличие важнее всего: во время кризиса, когда наш мир начинает рушиться.

Конечно, нам нужны школы, чтобы воспитывать любознательность и развивать ум. Знание сложной геометрии, молекулярной биологии клетки или картезианской философии – или тысяч других проявлений огромного калейдоскопа человеческого величия – может быть ценным. Но когда человечество скатывается к реальному и порочному саморазрушению, нам необязательно нужны только умные люди.

Нам нужны добрые люди. Люди с докторской степенью в области сочувствия. Люди, которым присущи радость, великодушие, любовь, которые живут в полном соответствии с ценностями, необходимыми для жизни в свободе и достоинстве. Нам нужны люди с прочными моральными принципами, и мы должны помочь построить или перестроить эти принципы с помощью образования с глубоким нравственным содержанием.

Как сказал Виктор Франкл, «стремление к смыслу жизни является фундаментальной мотивационной силой в людях». Одним из уроков, которые Франкл вынес из своего опыта во время Холокоста, стало понимание, что в попытке жить без более глубокого ощущения ценности люди поддаются ненависти, жажде личной власти и, в действительности, неврозам.

Примо Леви был также убежден в необходимости прививать ответственность и этику. Он сказал изданию Paris Review: «Я не думаю, что научные знания в том виде, в каком они преподаются в Италии или Америке, формируют особенное этическое сознание. А должны. По моему мнению, молодому мужчине или женщине, которые поступают в университет на естественно-научные факультеты, нужно в достаточной мере и четко напомнить, что они вступают в профессию, где нравственность играет важную роль. Вы должны осознавать свое воздействие на реальную жизнь».

Прежде чем каждому ребенку на нашей планете исполнится 9 лет, я считаю, он или она должны получить базовое понимание прав человека, и эти понятия должны стать глубже и шире по мере его или ее развития. Ценности, лежащие в основе программы обучения, должны фактически быть идентичными в каждой школе и проистекать из самого признанного договора в мире – Всемирной декларации прав человека. Таким образом, от католических приходских школ до наиболее светских государственных учреждений и, в действительности, в исламских медресе дети, даже в детском саду, могут понять и испытать основные правозащитные ценности равенства, справедливости и уважения.

Мои дети, как и ваши, дети в любой точке мира должны узнать, что такое фанатизм и шовинизм, и какое ужасное зло они могут породить. Они должны знать, что слепое подчинение может быть использовано представителями власти для злых целей. Они также должны узнать, что они не исключительные ввиду того, где они родились, как выглядят, какой у них паспорт, социальный статус, каста или вероисповедание их родителей; они должны знать, что никто не стоит априори выше своего товарища.

Каждый ребенок должен иметь возможность понять, что чудесное разнообразие людей и культур является источником огромного обогащения. Они должны научиться признавать свои собственные предрассудки и исправлять их. Дети могут перенаправлять свои агрессивные импульсы и использовать ненасильственные средства разрешения конфликтов. Их может вдохновлять храбрость мирных деятелей и тех, кто помогает, а не разрушает. Они могут руководствоваться образованием в области прав человека, чтобы делать информированный выбор в своей жизни, критически и независимо оценивать ситуации и стараться понимать чужую точку зрения.

Дети полностью способны понять, что означают права человека. И они также могут понять, какую силу дают им правозащитные принципы. Каждый ребенок может помочь в формировании своего мира: это урок, который преподала физически маленькая, но символически невероятно сильная девушка Малала, которая обогатила моральное наследие человечества.

Мы не должны принимать мир таким, какой он есть; мы действительно не должны. Мы не должны поддаваться темным чарам ненависти и насилия: действительно важно, чтобы у нас была энергия сопротивляться этому. Эти уроки, без сомнения, являются столь же основополагающими для жизни на земле, как и высокоуровневые вычисления.

В течение этого столетия все мы столкнемся с моментами сомнений и даже отчаяния. Мы можем столкнуться с ужасными страданиями. Но ясность правозащитных ценностей и наша вера в них вернут нам веру в себя. И в ответ на утверждение Германа Геринга о том, что люди повсюду могут быть втянуты их лидерами в совершение преступлений, мы продемонстрируем наше самое активное несогласие. Мы больше не позволим втянуть себя в это, где бы то ни было, кем бы то ни было, когда бы то ни было.